Принцесса Таша

Ташу, наверное, стоило бы называть принцессой. И, живи она в каком-нибудь из бесчисленных людских королевств, так бы и звали. Но племя выпи обитало на болотистых равнинах восточного предела, и оттого Ташу звали просто дочерью верховной матери. Впрочем, принцесса и есть принцесса, как её не назови.

Её высочество сидела на полу хижины и, увлечённо ковыряя в носу, наблюдала за сборами верховной. Более красивой женщины Таша и представить себе не могла. Её мама, и без того величественно-прекрасная, в эти дни преображалась, будто сиять начинала из-под кожи ярче дневного светила.

Свои длинные белые волосы она тщательно промазывала смесью из помёта летучей мыши с секретом течной выдры, а после заплетала их в сотни мелких косичек, что так изящно ниспадали неё покатые плечи. Длинный прямой нос, предмет неприкрытой зависти многих женщин племени, она покрывала охрой, разведённой на облепиховом масле, отчего он ещё больше выделялся на её прекрасной, болотной ряски цветом, гладкой коже. Повседневную загубную кость мама меняла на праздничную, потяжелее, и нижняя губа, отвисая полностью, открывала восхищённым взглядам ровные жёлтые зубы.

Таша, затолкав палец поглубже, мечтала, что вот ещё пару-тройку зим, и она тоже выйдет на праздник выбора, и даже, ну почему бы и нет, будет стоять следом за мамой и второй во всём племени выбирать себе мужчину для весны.

А пока, она выколупала из носа долго не поддававшуюся козявицу и, засунув её в рот, посеменила за мамой. Праздник же. Весна. Не время размышлять, время жить и веселиться. В этот день взрослые женщины выпи будут избирать себе мужчин, которые помогут продолжить род, и к следующему таянью снега посёлок наполнится писклявыми детскими воплями. И это будет хорошо. Таше нравились дети. Немощные, сморщено-зелёные, они напоминали весенние почки на вербе, из которых, если духи добры будут, может не только листва проклюнуться, но и ветвь крепкая.

Да, последние годы племени не везло — в основном рождались одни мальчики. А мальчики оно что, красивые конечно, сильные и пахнут приятно, но не умеют они новых выпей рождать, и оттого для племени показателем процветания служить не могут. Ну и старухи древние, некоторым аж за пятьдесят зим перевалило, сказывали, что плохая примета то, когда много мальчиков рождается, но в приметы Таша верила слабо. Кабы не сказать, вовсе не верила.

Мама говорила ей, что не слушают духи примет, что нужно просто брать и делать, а болотные туманы уж тебе помогут, если не против совести деяние твое будет конечно.
Ну, собственно говоря, так она и поступила, чтоб ситуацию исправить - не стала молить духов о милости, а взяла да и выменяла трёх мужчин из племени кулика на пять возов вяленой рыбы. И хоть бы кто слово супротив сказал, нет, может и хотели, но когда увидали их таких сильных да красивых, все возражения отпали. И это не о рыбах сейчас.
Особенно один Таше понравился, беловолосый и с кожей тёмной, как нижние хвоинки у ели. Мама на этот год его собиралась себе взять, но потом- то, небось, возражать не станет. Для дочери ведь не пожалеет, верно? Тем паче Таша не перепёлка глупая - и в охоте, и в учёбе старание являет. И даже мама её ценит, а это очень много значит.

Вот с такими мыслями радостными Таша на праздник и явилась. Ну а что далее всё не по обычаю пошло, так то не её вина. Принцесса просто на красавчика того белокурого засмотрелась, на его кожу тёмную, на нос длинный, аж до подбородка свисающий, да на глаза жёлтые наглые и дерзкие. Оттого первой и увидала, как стрела ему затылок пробила и с осколками зубов наружу выскочила. А дальше уж и всё равно было — кто чего увидал, стрелы на народ выпи с неба посыпались, и приспособы странные, из дерева да вервия сделанные, горшки с огнём метать принялись. Известно, что болотное дерево да мох сырой огня не любят, не держат его. Только то такой огонь был, что и на воде горел растекаясь. А после они пришли. Другие.

Шаман заорал, слюной забрызгал, и из трясины туман, сгущаясь, полез. Вонью тинной по мозгам ударил да и иссяк в огне колдовском сгораючи. А те, другие, вниз с холмов пошли, копья поперёд себя выставив. И что интересно - мужчины все. Страшные, уродливые, с кожей бледною как пузо у лягушонка и с носами короче, чем мизинчик у мальчонки годовалого. А рожи у них волосом заросшие и на теле одёжа блескучая, крепкая о которую стрелы и копья с костяными наконечниками ломаются.

Верховная-то враз сообразила к чему дело клониться да команду подала на исход. И по той команде девки молодые, что первую кровь ещё не сбросили, ребятню без разбору на плотики покидали да вброд через трясину, по тропке тайной ринулись. Покуда мужики да бабы старшие в кровь с недругом биться стали. Многие уйти успели, но не Таша. И не от отваги глупой, а из страху. Попросту ноги у неё будто ледком осенним заморозило — стоит, глазами выпученными лупает, а с места сойти не может.

Так и не ушла, погнали её пришлые в клетку вместе с молодняком, что старшие спасти не сумели. Стояла Таша в клетке той и смотрела на то, как шамана сжигают, к священной берёзе привязав, и слушала, как орёт мама, на копья вздетая, бранью непотребной врагов покрывая. Она бы с радостью глаза закрыла да уши заткнула, чтобы не видеть и не слышать этого ужаса, но не получалось. Так же как не получилось убежать.

Потом уже, когда закончилось всё, клетки на возы погрузили, и здоровенные битюги поволокли их прочь из родных болот. А победители рядом шагали, задорно хохоча и переговариваясь. Язык у них странным оказался — вроде как общий, но с непривычным выговором.

Вот из тех разговоров Таша новое слово и услышала. Тролль. Это она, стало быть. А пришлые человеками оказались.

Таша зверёныш

К замку поезд из подвод с клетками добрался, когда уже вечерело, и в сумерках разглядеть величие каменой твердыни не получилось. Но Таша и так поняла сколь огромно это сооружение. Всю дорогу, пока остальные тролли плакали, рычали, в ярости бросались на железные прутья клеток, она слушала. Слушала внимательно, истово, слушала даже во сне. Мама учила ее, что самая могущественная сила это знания, а Таша хотела быть сильной. Потому что сильных не сажают в клетку, в худшем случае убивают и всё.

Так из разговоров она и поняла, что на их поселение напали люди барона фон Гривса, а потом их привезут в замок и обменяют на некоторое количество кругляшей из жёлтого металла. А уже эти кругляши (они деньгами назывались), можно будет обменять на что-нибудь нужное. Поразмыслив, Таша решила, что это довольно удобно, гораздо проще всё менять на деньги, чем разбираться какая рыба свежая и сколько её за траченные молью лисьи шкурки отдать следует.

Из всей дружины баронской три человека наособицу от других стояли, и облачением и манерами. Первым, разумеется, сам барон был. Даже «господин барон» его звать следовало. Крепкий мужчина и высокий к тому же. До троллей ростом он, конечно, не дотягивал, но всё равно выглядел внушительно. Волосы и борода (да, теперь Таша знала, что мех на лице бородой зовётся) сединой тронуты, но что старый, не сказать. Манеры властные, броня крепкая — одно слово «господин».

Другой молодым совсем оказался, может зим на пять-шесть самой Таши старше. Этот брони вовсе не носил, а в алые тряпки рядился, и мех имел лишь под носом, на вид мягкий да светлый, как и шевелюра его. Звали молодого мессир Шеби, и являлся он боевым магом. То есть тот огонь, что в воде горел, да по воздуху шарами летал, то его рук дело.

Третий тоже без брони обходился, но тряпки носил серые и шапочку смешную на голове. А личность свою ножом острым скоблил, оттого растительности на ней не имел. Как Таша поняла из разговоров дружинников, этот серый кем-то навроде шамана являлся, но не совсем. Шаман ведь что, он с духами говорит, ну чтобы попросить их о помощи или о проходе на ту сторону для умершего договориться. А этот лишь с одним духом разговаривал, очень сильным видать, поскольку только славил его да милости выпрашивал униженно. Ни о каких договорах равных в речах его и слова не было. Вот и зачем с таким общаться?! Звался этот шаман-не шаман отец Фагран.

Вот ещё одно слово, понятие, которое молодой троллихе сложно уразуметь было. Отец! Вот что это такое? Кто это? Складывать обрывки сведений в связную историю у Таши всегда хорошо получалось, по крайней мере, мама хвалила. Вот и сейчас, наслушавшись разговоров, выяснила она для себя, что отец это как мать, только мужчина. Какой смысл в том, чтобы родство по мужчине мерять, она не понимала, но списала всё на особенности человеков. Женщин-то человеческих ей видеть пока не приходилось. Мало ли, может они слабые или глупые, всякое ведь в жизни бывает. Мама говорила, что мир огромен и разнообразен, так почему бы и нет?

Но это всё мелочи. Другого Таша уяснить не могла. Почему этого серого все вокруг отцом называют, не настолько уж он и стар, чтоб столько детей взрослых сотворить. А некоторые, по виду, так и старше самого Фаграна будут. Но и это ещё не всё, того духа сильного, у которого они все милости просили, тоже отцом называли. Вернее, называли по-разному: то господином своим, то богом, но иногда так и говорили — «отец наш небесный». Это что ж получается, у каждого человека несколько отцов? И как это возможно? Загадка.
И ещё одно, нет даже два слова, но взаимосвязанных — «забыть» и «вспомнить». Как это? У троллей таких слов не встречалось. Можно было знать или не знать. Таша, к примеру, знала всё что видела, слышала или ощущала, с момента первого крика и до сих пор. А если не знала чего, значит, это ей не попадалось пока.

Вот тут Таша даже загордилась собой немного. Поразмышляв, она сообразила, что ранее удивлявшее её свойство мужчин — знать, а через время уже не знать, наверное, и будет этим самым — «забыл». Ещё немного послушав, Таша сделала вывод, что свойство «помнить» всё виденное и слышанное, есть только у женщин-троллей. А значит это уже преимущество, уже какая-никакая сила. Это радовало и вселяло какую-то, ещё неясную, надежду.

Меж тем, долгий путь через болота и сырой лес закончился, а на фоне сереющего неба явственно проступили высокие замковые стены. На ночь клетки с троллями даже с возов снимать не стали, так закатили на скотный двор, да и оставили. Лишь по куску мяса кинули, да миску с водой меж прутьев сунули.

Таша, ухватив свой кусок, брезгливо скривилась. Нет, сырое мясо она, конечно, любила, но ведь не каждый же день его есть, и не в таком виде. Побуревший заветренный шмат, с прилипшими соломинками и ещё, болото знает, какой гадостью, не вызывал никого желания тащить его в рот. То ли дело «брушт» особенно такой, как готовила мама. Она мелко-мелко рубила мясо, а после оставляла его на ночь мариноваться в меду с растёртыми ягодами жгучего гороха и клюквы. Ну а если ещё присыпать живыми личинками земляного жука — м-м-м, объеденье. Таша так замечталась, что незаметно для себя проглотила пайку, запила её водой, да спать завалилась.

Утром голос её разбудил, на тролльем говоривший.

— Встаём, встаём, водомерки зелёные, кто не издох ещё, на ноги поднимаемся! Шевелись, блевотина жабья, кому сказано!

Таша приподняла голову — осмотреться. У клеток расхаживал тролль, взрослый, почти старый, плешивый и с нехваткой зубов. Одет старик был более чем странно: чресла его укрывала воинская юбка, на ногах сияли вышивкой девичьи чуни, а плечи были укутаны старушечьей накидкой. Вот и пойми, кто это?! Воин, старуха, или девица не тронутая? Шею тролля обхватывал обруч из жёлтого металла, а в руках он сжимал длинную палку, которой и тыкал сквозь решётки в нежелающий просыпаться молодняк.

Таша беззвучно поднялась в своей клетке и отряхнула одежду от соломы — мама говорила, что то, какой тебя увидят впервые, очень важно, поэтому настоящая женщина всегда должна выглядеть идеально.

— Мать, — выговорил тролль, наткнувшись взглядом на гордо выпрямившуюся Ташу.

«Ну, пока не мать, — с некоторым самодовольством, подумала она, — но ещё пару зим, и кто знает».

— Мать твою грести лопатой, — меж тем продолжил странный тролль, — что уставилась, выдра белобрысая?! Нет здесь вашей бабьей власти: на болотах всё осталось. Этим миром человеки правят. А потому — морду опустила и вон из клетки, вместе с остальными выродками.

«Значит, я буду человеком, — решила для себя Таша, — раз они самые сильные. Мама бы одобрила».

***

Пять дней прошло с тех пор, как троллей в замок привезли. Пять дней, как их с возов сняли, да в просторные вольеры на специальном дворе переселили. И кормить получше начали — кашею разваренной с мясными волокнами и фруктами свежими. А помимо воды ещё и пиво давать стали. Пиво тролли хлебали с удовольствием: ну ещё бы, дома-то его лишь по праздникам пить разрешалось, да и то не всем. А тут, пожалуйста — хоть залейся. Пили тролли, веселели и засыпали с улыбками, а наутро всё по новой. Таша не пила. Мама говорила, что негоже разум без дела туманить, да и возраста нужного дождаться след. Ну, а начистоту если, то попробовала, конечно — интересно же. Но пиво Таше не понравилось — горькое и во рту после него противно. Так что, пока молодняк троллий веселился да спал, она смотрела, слушала и план разрабатывала. План, как из клетки выбраться, да человеком стать.

Очень ей в этом Мика помогал, тот тролль старый в девичьих чунях. Нет, он не проникся к Таше великой любовью, не вспомнил обычаи, и в чём отличие беловолосых женщин от чёрных троллей. Мика всё так же злобно слюной в её сторону брызгал, орал и палкой размахивал. Но болтлив, при этом, оказался безмерно. Всё что и под пытками скрыть постарался бы, всё в слепой ярости Таше в лицо выкрикивал. А уж довести его до этого состояния Таше и двух слов хватало, иль она не женщина? Хоть и молодая пока. И вот по всему выходило, что начинать стоит с мессира мага.

***

Мессир Шеби имел обыкновение появляться у тролльих вольеров ближе к полудню. Сначала слуга приносил плетёное кресло и такой же столик, выставлял графин с красной, приятно пахнущей жидкостью, и тарелку с фруктами, а потом уже приходил маг. Он садился, наливал себе из графина и, прихлебывая, принимался что-то писать на разрозненных листах. Время от времени косясь на порыкивающих троллей. Иногда, увлёкшись, он даже разговаривал сам с собой. Вот из этого бормотания Таша и поняла, чем этот самый маг занят уж который день. Он, оказывается, трактат о троллях пишет, об их обычаях, укладе. Вот только, что понять можно, глядя на пленный молодняк в клетке? Пришёл бы к ним в племя, да там и писал. Человеки! Странные они. Но именно из-за этой их странности Таше и выпал шанс обратить на себя внимание.

— А беловолосые тролли, стало быть, являются изгоями в своих племенах, — проговорил Шеби, задумчиво покусывая кончик пера.

— Вот уж чушь, — прокомментировала его слова Таша, — откуда такие выводы?

— Наблюдения, сударь, наблюдения, — не отрывая взгляд от бумаги, мессир ткнул пальцем в сторону вольера, — если хоть немного присмотреться, то станет очевидно, что сию белогривую «даму» остальные звери сторонятся и к бадье с пивом не подпускают.

— А вам, мессир, не приходило в голову, что даме той пиво не по вкусу?

— А? — Шеби, недоумённо обернулся, — Кто здесь?

— Здесь, это где? — невинно поинтересовалась Таша.

— Ты говоришь, — изумился маг.

— А что вас удивляет? Каждое разумное существо даром речи наделяется, это же очевидно.

— Да бездна с ними, с существами разумными, — разгорячился мессир, — но дикий тролль, по-человечьи говорящий! Это же немыслимо!

— Вот это сейчас обидно было, господин маг, — подпустила Таша женской стервозности, как мама учила, — о дикости ли судить человеку, что на мирное племя напал. И то, что вы называете человечьим языком, у нас известно, как всеобщий. Впрочем, у людей, верно, слабая память и огромное самомнение, коль скоро они заслуги нескольких рас и сотни поколений себе приписывают.

Таша деланно надулась и отворотила мордаху в сторону, а про себя считать принялась, паузу выдерживая. Раз. Два. Три. На счёте пять Шеби не выдержал.

— То есть вы... ты хочешь сказать...

— Что есть человек? — резко повернулась к нему она, — Как вы понимаете, что перед вами человек?

— Ну, — задумался мессир, — он должен выглядеть как человек.

— Всего-то?! — скептически скривилась Таша.

— Да нет же, — разгорячился маг, — он должен выглядеть как человек, думать как человек, и поступать как человек.

— Угу, — кивнула Таша, — понятно.

— Ну, теперь-то я могу спрашивать?

— Разумеется, — благожелательно позволила Таша.

— И ты ответишь? — засомневался мессир, почуяв подвох.

— Нет.

— Но почему? — могучий маг, повелитель огня расстроился, как ребёнок.

— Я, — пояснила Таша, аристократическим, как ей казалось, жестом, взбивая пук соломы, — сижу в клетке. И ем сырое мясо. А вы развалились в кресле, и пьёте вон ту красную штуку. О каком разговоре может идти речь?

— И что же делать?

— А вы купите меня, мессир, — чуть подумав, предложила Таша, — нас ведь для продажи приготовили, я правильно понимаю?

— Купить? — маг хохотнул. — А ты знаешь, сколько тролль стоит? Я в эту дыру подзаработать приехал, а не потратиться. Да, контракт выгодный, но в этой глухомани такая тоска, что я от скуки за монографию принялся. От скуки, понимаешь. И такие суммы на развлечения выбрасывать не по мне.

— Значит, не договорились, — равнодушно бросила Таша и откинулась спиной на решётку, лениво прикрыв глаза.

Сквозь веки пробивались лучики светила, в ветвях лип пересвистывались мелкие несъедобные птицы, а рядом сопел и вполголоса бранился мессир маг. Но Таше это не мешало размышлять. Она перебирала в голове каждое слово короткого разговора, каждую интонацию. Оценивала, верно ли она играла голосом, жестами, мимикой. Мама учила, как правильно говорить, чтобы тебя слушали и верили, но здесь она говорила не с троллями, и не знала, сработают ли эти приёмы с человеком. Дело осложнялось и тем, что некоторые слова Таше пока что были неизвестны, оставалось лишь по смыслу догадываться, о чём идёт речь. Но это ничего, это мелочи. По зелом размышлении, она решила, что всё сделала правильно и, успокоившись, принялась ждать. Дождалась.

— Бездна знает что такое! — раздражённо швырнул пачку исписанных бумаг на стол мессир Шеби, — Сиди здесь и никуда не уходи. Я попробую что -нибудь придумать.

Он порывисто подхватился, одним глотком осушил кубок и направился прочь. Таша, следящая за ним через прикрытые веки, удовлетворённо хмыкнула и беззвучно пообещала, — Не уйду.

Обратно маг вернулся уже к полудню, да не один. Увидев его сопровождающих, Таша от восхищения даже дышать забыла, так и замерла сухой осиной на болоте, не в силах оторвать взгляд от него. Это ощущалось как откровение, озарение и осознание одновременно. Никогда прежде ей не доводилось видеть ничего прекраснее.

Оно было синим. Невыносимо, восхитительно синим. Как крылья мохового мотылька, как закатное небо, как утренний сон. Нет, ещё чудесней. Таша поняла, что если, да в топь, если - когда она наденет это платье, уже никто не сможет усомниться в том, что она человек.

— Тролль, эй тролль, вот бесова баба! Ты что застыла? — резкий окрик мессира Шеби выдернул Ташу из благоговейного созерцания. Она тряхнула головой, отгоняя наваждение. «Плохо, — мелькнула мысль, — мама бы не одобрила».

Перед клеткой стояли трое: сам мессир Шеби, какая-то женщина с младенцем на руках и ещё одна. Молодая, может чуть старше Таши, светловолосая и улыбчивая, в безумном, ослепительно прекрасном синем платье.

— Я слушаю вас, мессир, — насколько могла мягко выговорила тролль.

— Вот, извольте видеть, досточтимая госпожа, — приободрился Шеби, — как я и говорил, говорящий тролль. К тому же молодая самка, и судя по всему, не глупа. Думаю, она прекрасно развлечёт вас в минуты грусти и уныния. Хочу заметить, что она при этом не слабее троллей-самцов, и если что, не приведи Отец, всегда вас защитить сумеет.

— Да, вы правы мессир, — голосом нежным, как журчание ленивого ручейка, ответила госпожа, — действительно разговаривает. И она такая... большая!

— Это плохо? — нахмурился маг. — Потому что она молода и, скорее всего, ещё подрастёт.

— Меня зовут Таша, госпожа, - вмешалась в разговор обсуждаемая, — и мессир ошибается — белые тролли не могут похвалиться мощными телами, мы берём разумом, так что, если я и вырасту, то незначительно.

— Ох, какая прелесть, — ахнула госпожа, — как верно она строит речь! Благодарю вас, мессир, за такую находку, конечно же, я поговорю с мужем, дабы эту диковинку при мне оставили. Отец свидетель: это будет забавно.

Тем временем у других клеток наметилось некоторое оживление. Крепкий и чрезмерно волосатый человек, с парой помощников, выволок на двор переносную кузню и ловко принялся заклёпывать бронзовые ошейники на пьяненькой тролльей молодёжи. Таша быстро соотнесла подобное украшение со статусом бесправного товара и поняла, что ежели ей доведётся примерить на себя ошейник то, человеком ей уже не стать.

- Фу! — поморщилась она, — Какая безвкусица!

— О чем это ты? — насторожилась госпожа.

— Ну как же, вот эти ошейники, они так неприятно выглядят. Грубо и не изящно.

— Да? — озадачилась девушка, — Нет, ты права, конечно, но ведь тролли же!

- Так то, тролли... — глубокомысленно, заметила Таша и умолкла, давая время окружающим осознать, что она-то, уж точно не тролль.

В разговоре на некоторое время наступила пауза. Таша отстраненно разглядывала небо, а остальные таращились на нее.

— Боже, это было забавно, — наконец расхохоталась госпожа, — точно, я беру тебя. И не бойся, носить ошейник тебя не заставят.

— Но госпожа... — попытался возразить было маг.

— Таша права, — остановила его жестом девушка, — эти обручи и верно полная безвкусица, впрочем, вам этого, боюсь, не понять.

И они с Ташей одновременно взглянули на мессира как на неполноценное существо. И даже служанка осуждающе покачала головой.

— Можешь звать меня госпожа Миранда, — сообщила Таше новая хозяйка, — я жена Эрика, то есть барона фон Гривса — хозяина здешних земель. Возьму я тебя к себе, ну скажем, личной служанкой. Одежду я велю принести, и ко мне препроводить. А там, посмотрим дальше, как тебя устроить.

Таша поклонилась подсмотренным у людей способом и, судя по улыбке Миранды, угадала.

Дамы направились к выходу со двора, но вдруг, вспомнив что-то, госпожа опять повернулась к клетке.

— Тролли? — вопросительно уставилась она на Ташу, — Ты сказала — они тролли, а ты тогда кто?

— Человек, — ответила та и скромно потупилась.

— Человеком быть сложно, — покачала головой Миранда.

— Я не боюсь, — самоуверенно заверила ее Таша.

***

Насколько это не просто, быть человеком, она начала убеждаться уже вскорости. Слуга, принесший ей одежду, открыл клетку и повел ее прочь из тролльего двора. В тенистую прохладу и цветочную красоту двора человеческого. Здесь все изобиловало диковинными вещами и строениями, ну или они казались диковинными Таше, выросшей на болотах. Одним из чудес оказалась вода, бьющая снизу высокой струей и красивыми брызгами опадающая в огромную чашу, сложенную из белого камня.

Девушке, не мывшейся более декады, такое изобилие чистой и свежей воды показалось даром болотных духов. Естественно, она стянула с себя грязные, пропахшие потом тряпки, полезла в чашу, в голос сетуя на отсутствие мыльного корня. И лишь вдоволь наплескавшись и подставляя отмытую до скрипа кожу солнечным лучам (надо же обсохнуть, прежде чем чистое надевать), Таша обратила внимание на собравшихся вокруг мужчин. Они стояли, увлеченно таращась на нее, а на губах у них блуждали непонятные улыбки.

«Странные какие-то, — озадачилась Таша, оглядываясь, — может, спросить чего хотят, да стесняются? Может, им нельзя первыми с женщиной разговаривать»?

— Вы на что уставились, охальники!? — нестерпимым визгом вдруг резанул по ушам высокий женский голос. — Тьфу ты, пакость какая!

В поле зрения Таши влетела здоровенная, как бы не с тролля размером, бабища. Влетела, и не разбирая кто где, принялась охаживать мокрой тряпкой мужчин по мордасам.

— Наговариваешь ты, тетка Дора, — пробасил один из них, ловко увернувшись от грозного оружия, — совсем не пакость, а очень даже и очень. У тебя такое, небось, лет тридцать назад, тоже было. А теперь действительно, и за деньги никто не взглянет.

И под смех товарищей принялся отступать от разъяренной тетки.

— Ах ты ж, сучок трухлявый, я тебе сейчас покажу — никто не глянет! — голос бабы превратился в совсем уж невыносимый визг, отчего у Таши заныли зубы, — А на пакость зеленую, значит, всем кодлом посмотреть собрались. И кто это додумался животную на людской двор привесть, да в фонтане ее искупать!?

— Я человек, — спокойно заметила Таша, подойдя к тетке со спины.

Выяснилось, что до этого Дора говорила чуть ли не шепотом, потому что теперь она заорала по-настоящему. А еще отпрыгнула, развернувшись в воздухе, и какие-то знаки принялась рукой перед лицом чертить. Таша присмотрелась — на колдовство не похоже, значит, ничего страшного, и шагнула вперед.

— Человек я, — повторила она уже громче.

— Оно разговаривает, — убавив тон, как-то доверительно сообщила тетка в пространство.

— Разумеется, — охотно подтвердила Таша, — я же человек, а все люди разговаривают.

— Не-не-не, — затрясла головой тетка, — ты не человек! Люди не такие!

Таша внимательно осмотрела выданную ей одежду, расправив ее на вытянутых руках. Просторная рубаха с вышивкой, широкие штаны, малиновый кушак с кистями на концах, да, это не умопомрачительное синие платье, но и на троллий наряд совершенно непохоже.

— Почему? — с искренним любопытством, осведомилась она.

— Потому что люди не трясут сиськами перед толпой мужиков, и голой жопой тоже не крутят, — голос Доры снова начал набирать силу.

— А как же тогда мыться!? — изумилась Таша.

— В уединении, — гордо взвизгнула тетка и, развернувшись, удалилась.

«Вот как значит, выходит, люди никому своего тела не показывают, — поняла девушка, — а я-то без раздумья в воду полезла. Ой, как не хорошо, — мама бы наругала за такую непредусмотрительность».

Она обвела взглядом весело скалящихся мужчин и решительно натянула рубаху.

— Я человек, — довольно констатировала Таша и тронула провожатого за плечо, — идти, мол, пора.

***

Госпожа Миранда Гривс и сама не знала, для чего ей Таша, и к какому делу приставить говорящего тролля, который считает себя человеком, к тому же. Пока что в обязанности новоиспеченной служанки входило неотлучно находиться при госпоже и развлекать ее болтовней. На обеде зеленокожую девушку тоже посадили за общий стол, и поначалу веселились от ее неловкости в обращении с приборами. Не долго. Что такое для существа с абсолютной памятью разобраться в застольном этикете, так, мелочь, не стоящая даже упоминания. В конце концов, ей поручили убирать покои госпожи. Ну и само собой, каждый вечер приходилось рассказывать мессиру Шеби о жизни на болотах. К слову, её это вовсе не тяготило. Впрочем, вскорости Таша нашла, как услужить хозяйке.

Неизвестно каким уж способом, только зверь лесной в покои госпожи пробрался. Зверь невелик, и взрослому человеку серьезной опасности не представлял бы, но вот для младенца — сына госпожи Миранды - это была уже угроза нешуточная.

Таша замерла в дверях, глаза в глаза свирепой твари глядя, а та весь свой норов хищный тут же и продемонстрировала. Шерсть вздыбила, хвостом себя по бокам лупит и шипит мерзостно, клыки демонстрируя. Только Ташу таким не пронять, недаром мама ее охотничьи навыки нахваливала. Секунда, и массивная бронзовая табакерка, пролетев через комнату, оглушила зверюгу. Дальше прыжок, хруст сворачиваемой шеи, и готово. Тварь повержена.

Вечером Таша сидела у небольшого прудика, что прятался в глубине старого сада. Место это ей нравилось своим спокойным уединением и чем-то неуловимым напоминало дом. Растянутая на колышках, сохла шкурка добытого зверя, а над маленьким костерком на толстом ивовом пруте вместо вертела жарилась его тушка. Мама учила Ташу, что добыв зверя, следует использовать его полностью, ибо нет ничего хуже бессмысленного убийства. Зеленокожая девушка провернула прутик и довольно улыбнулась, такого меха как у этого зверя ей встречать еще не доводилось. Ярко рыжий, с чуть более темными подпалинами, он был исключительно мягким и на вид, и на ощупь. Таша подумала, что вот она его вычинит и госпоже Миранде вручит, заодно похваставшись, как она баронского наследника от опасности избавила. Мелочь, казалось бы, но мама учила, что из таких вот мелочей доверие и складывается. А доверие это как раз то, что ей необходимо.

— Таша! Вот ты где! — ее размышления прервал голос Софи, той служанки, что она на тролльем дворе с баронессой видела.

— Нет, нормально, — возмущалась Софи, — вся прислуга с ног сбилась, одна она здесь прохлаждается. Поднимай свой зеленый зад, и вперед на поиски.

— Так что случилось-то, кого искать? — неохотно поднимаясь, поинтересовалась Таша.

— Да кот, будь он неладен, кот госпожи Миранды сбежал, Мусик. Вот она нас на ноги и подняла, паразита рыжего найти требует, — в этот момент глаза служанки остановились на распяленной шкурке, после переместились к костру и почти готовому мясу. А потом, расширившись до невообразимых размеров, уткнулись в широкую улыбку Таши.

— А-а-а! — завопила Софи, и рванула по тропинке назад. — А-а-а! Троллиха взбесилась! Мусика сожрала и на меня зубы скалит!

«Да уж, — подумала Таша, — наверное, дарить шкурку баронессе, так себе идея».

***

Госпожа Миранда пребывала в растерянности. Она не знала, рыдать ей или смеяться, и потому, на всякий случай, делала это одновременно.

— Боже! — стонала она сквозь икоту и всхлипывания, — как можно было додуматься сожрать кота!? Ты звереныш Таша, просто дикий звереныш.

— Я человек, — угрюмо бубнила Таша, опустив очи долу.

— Человеки... Тьфу ты! Люди котов не едят, и собак тоже. Вообще не едят животных, которых в доме держат.

— А как же свиньи, козы, коровы? — недоуменно взялась перечислять девушка.

— Это другое. Их специально для этого разводят. И они большие.

— Кролики, нутрии, — не унималось любознательное создание,- и потом, птицы, — она многозначительно покосилась на клетку, в которой заливался бестолковой трелью пестрый птах.

Заметив ее взгляд, баронесса поспешила прикрыть голосистого дармоеда спиной.

— Куры, гуси, утки...

— Хватит! — рявкнула госпожа Миранда, — Хватит перечислять. Просто одних животных есть можно, а другие лишь для забавы. Кота есть было нельзя! Бедный мой Мусик!

— А как, — продолжала приставать с вопросами Таша, — как узнать, кого есть можно? Как понять, перед кем нельзя заголяться? Как вы понимаете, что поступать, вот именно так, нужно?

— Не знаю, — озадачилась баронесса, — верно, господь в людей вложил понятия о добре и зле. О том, как поступать следует, а как нет.

— Господь - это тот сильный дух, что на небе живет? Который отец ваш?

— Ну да. Наверное. Только не дух, а бог.

— В чем разница? — спросила Таша, которую этот вопрос сильно занимал.

— В чем? — задумалась госпожа, — знаешь, тебе лучше о таком у отца Фаграна спрашивать, — я в богословии не сильна.

***

Священник обитал в отдельном, большом и красивом доме, который назывался часовней. Над дверьми, у входа в дом тот, был знак нарисован в виде пятиконечной звезды. Таша осторожно приоткрыла тяжелую дверь и просунула голову в образовавшуюся щель. Нет, ну мало ли. Хоть тот дух, который бог, и на небе обитает, но она не раз слышала, как часовню домом господа называют. А раз это его дом, то нет-нет, а заглянуть сюда отец тот всеобщий может. И обрадуется ли он нежданному визитеру, это еще большой вопрос.

— Входи, сын мой, — послышался голос из глубины часовни, — не мнись у входа, господь всех чад своих видеть рад.

— Э-э, — замялась Таша, — я, вроде как, не сын. Я дочь, скорее.

— Дочь! — рявкнул голос. — А почему же ты в штанах!?

— Ой, — озадачилась Таша, — я и не знала, что господь в штанах не принимает.

— Не богохульствуй! — строго укорил ее кто-то, и из глубины часовни выбрался отец Фагран. Подслеповато щурясь, он оглядел Ташу с головы до ног и ткнул в нее трясущимся пальцем: — Что ты делаешь в доме господнем, тварь болотная, дикая!?

— За ответами пришла, — коротко и по делу сообщила Таша, — знать хочу, что есть человек, и как им стать.

— Человек! — взревел священник, и вдруг, резко успокоившись, совершенно нормальным голосом поинтересовался: — А тебе зачем?

Таша взъерошила непослушную копну волос.

— Видите ли, отец Фагран, я решила, что буду человеком, и я уже выгляжу как человек, — она огладила рубаху, — но я постоянно совершаю ошибки, понимаете. Поступаю не так, как человек поступил бы. Вот и подумалось мне, что кто, как не вы, все ответы знает.

Ну да, польстила. Мама всегда говорила, что если в начале разговора похвалить собеседника, то язык у него гораздо легче развяжется. А Таше не трудно. Пусть его.

— Все только господь знает, — строго заметил священник, но против воли довольно заулыбался, — то, что ты из дикости скотьей, к небу лицо свое обратить возжелала, это похвально. Но знаешь ли ты, сколь тернист и труден путь к богу?

— Нет, — покачала головой Таша, — не знаю. И мне б чего попроще. Мне бы к человеку пока дойти.

— Человек — есть создание отца нашего. Сотворил господь человека по образу своему. Понимаешь, дитя болотное, по образу. А ты свой образ в зеркале видела!? Как по мне совершенно не похоже.

— А как по мне, один в один. — не согласилась девушка, — Две руки, две ноги, голова, а платье и заменить можно. Главное ведь то, чего ты здесь, — она ткнула себя в грудь, — искренне желаешь. Мне мама так говорила.

— Хм, а неглупая жен... тьфу ты, троллиха была твоя матушка, — оценил отец Фагран, — что ж, возможно из этого что-то и выйдет путное. Ты читать-то умеешь?

Читать на всеобщем Таша умела — мама научила по старым пергаментным свиткам, что невесть сколько лет хранились в их хижине. Но то, что вручил ей священик, на свиток похоже не было. Стопка белых листов скрепленных под одной обложкой. Удобно. Называлась такая штука книгой, а именно эта «Главной Книгой», вот так вот, все с большой буквы.

— Читай, — сказал отец Фагран, — в сей книге вся мудрость отца нашего, все заповеди, которые он людям дал. Если жить по этим заповедям и господа нашего всем сердцем принять — кто знает, может и получится у тебя быть человеком.

С тем и отправил Ташу вон.

Вечером за беседой она мессиру Шеби похвасталась дарением, но тот только посмеялся над наивностью дикарки. Мол, тут богословы патлы друг другу рвут, — все договориться не могут, что тот или иной текст в этой книге означает, а тут ты раз - и ответы на все вопросы получила. Таша его не послушала, очень уж мессир маг любил все вокруг вышучивать да высмеивать. Поди пойми, когда он серьезен бывает.

А вопросов книга, и вправду, вызывала немало. Вот как понять, к примеру, заповедь не убий с призывом покарать богохульников смертью. Или вот то, что жить нужно по заповедям, но если что, то потом и раскаяться можно, и так даже лучше выходит. Какие-то путаные инструкции. Да ладно бы только это, там, где дело до историй дошло, у Таши и вовсе мозги набекрень свернулись.

Вот как понять, для чего ей знать, что какой-то человек десять лет разбойничал, убивая других людей без оглядки, а потом ушел в пустыню и жил там, всяким непотребством питаясь, и воняя мерзко. Или что один праведник попросил господа избавить его от зла, и тот, в великой милости своей, половину мира огнем небесным залил. У девушки болотного племени глаза на лоб лезли от такой милости, это ж как нужно не любить тобой сотворенное, чтоб по капризу одного уничтожать целые народы. Непонятно. С этими-то непонятностями Таша и пошла к отцу Фаграну, только тот слушать ее не стал. Обозвал тварью безбожной, да отродьем врага всего сущего. И вон выгнал, запретив более даже на пороге часовни показываться.

Мессир Шеби, когда Таша пожаловалась ему на такую несправедливость, долго веселился и называл священника примитивным мракобесом, но что это такое объяснять отказался. Лишь посоветовал Таше другие книги почитать.

***

И она читала. Все без разбору. Очень уж ей по вкусу пришлась эта придумка человеческая, все важные и нужные вещи для потомков записывать. Правда, из-за отсутствия систематизации, как мессир это назвал, всякие казусы нелепые случались. Но это ничего, терпимо.

Вот как-то раз сидела Таша с книгой в руке, рожи дикие корчила, а мимо, как на грех, госпожа Миранда шла. Увидала троллиху и решила, что та окончательно умом тронулась от непосильной задачи. Подошла и ласково так спрашивает, чего это, мол, ты тут?

— Да вот, — отвечает Таша, — книгу читаю, про ритуальное убийство с целью превращения человека в демона.

— Чего!? — опешила баронесса. —Откуда у нас такой ужас. Может ты попутала чего?

Таша, вместо ответа, книгу открыла, в том месте, где пальцем страницу придерживала, и процитировала, — «Тогда он грубо, не церемонясь, вонзил в неё свой нефритовый жезл. Девушка выгнулась дугой, и прикусив губу, сладострастно закричала во всё горло...»

— Вот вы, госпожа, можете, прикусив губу, во всё горло орать. Нет? Вот и у меня не получается. Явно, когда её жезлом этим каменным проткнули, она обращаться начала.

Госпожа Миранда ошалело потрясла головой, силясь сообразить, о чём идёт речь.

— О, — обрадовалась Таша, — обратилась уже. Вот слушайте — «Луиза вцепилась обеими руками в плечи юноши и, ухватив его за волосы, привлекла к себе». Видите, третью руку отрастила и к себе его тащит: явно сожрать собирается. Ох, опасное это дело - демонов воплощать. Ну его в топь, такие занятия!

— Что... Что это за книга, и где ты её взяла? — задыхаясь от смеха, выдавила баронесса.

— Книга-то, — Таша взглянула на обложку, — «Искушение Луизы», у вас на столике возле кровати лежала.

— Это, — госпожа отчего-то покраснела, — это верно кто-то из слуг забыл. Давай её сюда, я унесу. И нет, там не про демонов — забудь свои глупости.

Она выхватила книгу и удалилась скорым шагом. А Таша осталась размышлять, что верно колдовство это запретное, раз баронесса так стесняется того что читает.

Но такие странные и бесполезные книги ей попадались редко. Библиотека в замке всё больше к военной тематике склонялась. Описания больших битв, долгих походов, жизнь и деяния королей да известных полководцев. Вот эту литературу Таша поглощала без разбора и в количестве огромном.

Конечно, и здесь встречались сложности и непонятности, но их, по крайней мере, девушка могла себе объяснить при помощи разума.

Ну вот, к примеру, некий разбойник Герберт сколотил шайку и грабил себе купцов на дорогах. Потом шайка увеличилась, и стал тот Герберт, нет-нет, да и захватывать замки, те, что поплоше. Дальше больше, объявил себя претендентом на трон в каком-то не слишком крупном королевстве. Да и поднял там восстание. Удачное, надо заметить. А став королём, тут же принялся порядки наводить, железной рукой, как говорится. Соратников верных с подельниками на виселицы определил, во избежание. Армию свою лапотную по работам разогнал, кого крестьянствовать, а кого и на каторгу. И всех разбойников в королевстве извёл, полностью безопасными дороги сделав.

Таша поначалу недоумевала, в чём же разница между Гербертом этим и другими атаманами ватажников. Почему одного прославляют, а других предают анафеме. Но быстро сообразила — в успехе. Один на трон уселся, другие так и шастали по лесам в обносках и с небритыми рожами. Выходит, у людей, когда цели своей добьёшься, то все грехи тебе спишутся, это было важно.

Другой пример: младший сын императора убил своего брата и сестру, что вперёд него наследовать должны были, и сам на престол уселся. Законы в империи ввёл жестокие, за любую провинность, серьёзней воровства курицы — смерть. Город в горах велел построить, чтоб перевалы от соседей оградить надёжно. Для того людей отовсюду ловили и на работы ссылали, а кто идти не хотел, тех батогами били и после спину солью присыпали, — желание враз появлялось. Воевал тот император со всеми соседями, а после мирился и вдвоём уже на третьего нападали. Империя при нём изрядно территориями приросла. И долго ещё волю свою соседям диктовала. Так и прозвали императора того «Великим».

Тут уже для Таши загадки не было, отчего за одни и те же деяния одних возвеличивают, а других проклинают. В масштабах всё дело. Если по мелкому пакостить, то ты злодей. А в объёмах империи уже великий правитель. Эта мысль девушке тоже важной показалась, и была принята как направляющая.

***

Луна уже четыре раза лицо своё обновила, с тех пор как Таша в замке оказалась, а дело с очеловечиванием так с места и не сдвинулось. Она по-прежнему убирала в покоях госпожи, вела беседы с мессиром Шеби и пряталась от отца Фаграна, но человеком её никто не считал. Мама говорила, конечно, что в серьёзном деле торопиться не следует, но сколько же можно не торопиться?

Как-то раз Таша заметила, что от мага по утрам часто молодые служанки выходят, мордахи у них при этом довольные, а в руках денежку прячут. Так она возьми и спроси при всех за обедом, чего это, мол?

Госпожа Миранда надулась сразу же презрительно, барон только хмыкнул, а мессир, по обыкновению, расхохотался, да и пояснил Таше, зачем и почему.
Таша удивилась, нет, не тому что за это, оказывается, платить нужно, а тому, что маг при этом о потомстве и не думает даже. Поразмыслив, она решила, что раз это в человеческих обычаях, так почему бы и нет. А что зим ей не много, так по людским меркам она уже вполне себе взрослая. Словом, прикинув так да эдак, уже вечером Таша к мессиру в комнату заявилась. Маг кочевряжиться не стал, хохотнул коротко и потащил её в кровать.

Ну что тут скажешь, Таша от сего занятия ожидала большего, но и так неплохо вышло. Единственный казус случился, когда она решила звуки поиздавать, как мама, когда мужчину у себя принимала (Ну да она подслушивала, интересно же), так мессир Шеби остановился и попросил больше так не делать, а то ему кажется, что его сейчас сожрут. Судя по тому, что он Ташу и на следующий вечер к себе позвал, и на следующий, процессом маг остался, более чем доволен. А Таше что? Ещё один шажок к тому, чтоб человеком стать.

Зато недовольны сделались оставшиеся не у дел служанки. Кто-то из них, видать, нажаловался отцу Фаграну, и священник ворвался в комнату в самый разгар блудодеяния.

— Се есть скотоложество и мерзость! — завопил он от входа.

— Я человек, — привычно возразила Таша.

— Ты отродье врага человеческого, болотная тварь, порождённая больной природой!

— Да полно вам разоряться, отче. — лениво потянулся маг. — Ну тварь, ну отродье. Зато взгляните, какая у неё роскошная задница. И будет вам уже невинность изображать, будто вы не знаете, для каких нужд барон молоденьких самочек отлавливает и кому их продаёт. Так что ступайте и не мешайте отдыхать человеку.

***

Таша сидела на своём излюбленном месте у маленького пруда и размышляла, что она делает не так. Вот вроде и выглядит как человек, в рубахе да в штанах. И думает по-людски, и поступать старается так же. А толку нет. И тут её, что называется, осенило. Ведь люди, в силу того что уже родились человеками, делают это не задумываясь, и главное - одновременно. Одновременно думают, выглядят и поступают. Значит, и она должна делать так же. Да, это будет сложно, но мама учила не бояться сложностей.

Таша человек

Ночное светило ещё три раза обновило свой лик, и в восточные пределы пришла весна.

По лесной тропинке, вдыхая разогретый смолистый воздух, шагала Таша. Она улыбалась соснам, весеннему ветерку и даже проснувшейся настырной мошкаре. Всё в её душе пело и радовалось, оттого и шаг становился лёгким, танцующим.

Одета Таша была в яркое, безумно восхитительно синее платье, правда, слегка надорванное на спине и боках, иначе не получалось натянуть его на крепкую фигуру. Но всё же платье, то самое. Таша выглядела как человек.

На руке у неё болталась большая корзина, в которой сонно агукал баронский наследник. Таша собиралась отнести его на болота, и там вырастить себе слугу. Или любовника, люди ведь спят с людьми. Да, Таша теперь думала как человек.

Где-то там, за её спиной, уже обессилел от крика распятый на деревянной звезде отец Фагран. Где-то там блевал кровавой пеной накормленный крысиным ядом мессир Шеби, и барон Гривс с переломанным хребтом смотрел, как корчится на колу госпожа Миранда. Где-то задыхалась чёрным дымом запертая в подожжённой караулке баронская дружина.

Таша шагала и довольно улыбалась.

Она выглядела как человек, она думала как человек и поступала как человек. Таша была человеком.

Мама бы ей гордилась.